С товарищами по общежитию Славянов-Райский держался надменно и был презрительно неразговорчив. По целым дням он лежал на кровати, молчал и без перерыва курил огромные самодельные папиросы. Иногда же, внезапно вскочив, он принимался ходить взад и вперед по зале, от окон к дверям и обратно, мелкими и быстрыми шагами. И во время этой лихорадочной беготни он делал руками перед лицом короткие негодующие движения и отрывисто бормотал
непонятные фразы…
Снова он размахнул гитарой, снял фуражку, выставил ее вперед себя, на два шага приблизился к окнам и снова сказал свою
непонятную фразу: «Messieurs et mesdames, si vous croyez que je gagne quelque chosse», — которую он, видно, считал очень ловкой и остроумной, но в голосе и движениях его я заметил теперь некоторую нерешительность и детскую робость, которые были особенно поразительны с его маленьким ростом.
Неточные совпадения
Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых
фраз,
непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку.
Иногда только они перекидывались какими-то
непонятными мне короткими
фразами. Иногда Орлов вынимал из ящика штоф водки и связку баранок. Молча пили, молча передавали посуду дальше и жевали баранки. Мы двигались в холодном густом тумане бесшумными веслами.
Вопрос о кукле не выходил из головы брата Ираклия все это время и мучил его своей таинственностью. Тут было что-то
непонятное и таинственное, привлекавшее к себе именно этими свойствами. Брат Ираклий, конечно, докладывал о кукле игумену, но тот ответил всего одной
фразой...
По временам он произносил целые длинные
фразы на каком-то
непонятном, вероятно, остяцком языке, а иногда, нисколько не изменяя молитвенной интонации, произносил скверные ругательства, как будто и они составляли часть его культа.
Изредка он останавливался на секунду, чтобы набрать в грудь воздуха, и тогда начальное слово следующей
фразы он произносил с большой растяжкой, театрально удваивая согласные звуки, и лишь после этого, точно приобретя необходимый ему размах, с разбегу сыпал частой дробью
непонятных звуков, «Ак-кискимен, обитаяй в тайных…», «Ик-кам-мень его прибежище заяцам тра-та-та-та…» вырывалось отдельными восклицаниями.
Разговор все время шел то по-русски, то по-французски и только вскользь было обронено кое-кем несколько польских
фраз,
непонятных для Хвалынцева.
— С большим удовольствием, — отвечала пленница и, взяв перо, написала продиктованную
фразу непонятными фельдмаршалу буквами и, подавая ему бумагу, сказала: — Вот это по-арабски, а это по-персидски.
Но самое замечательное, самое
непонятное и всего больше поражавшее мой ум было в нем то, что он только очень редкие
фразы говорил по-русски, больше же всего говорил на великолепном французском языке, хотя кругом ни одного француза не было.
Недаром он часто повторял
непонятную ни для кого даже из близких ему людей
фразу...